anni-sanni.com/?p=2254
II. Loyaltytolove.
С романтической природой образа все так. Но Снейп не добр, он «исковерканный герой», или антигерой. Отнюдь не романтизируя романтизм, JKR оказывается вполне, в льюисовской здоровой христианской традиции, пост-сказочной. Ещераз: «He remains rather cruel, a bully, riddled with bitterness and insecurity — and yet he loved, and showed loyalty to that love and, ultimately, laid down his life because of it. That’s pretty heroic!»
В основополагающем для каждого снейповеда тексте, главе «Prince’sTale» из Седьмой книги, подчеркивается, что Снейп не испытывает к Гарри никаких теплых чувств: он просит Дамблдора спасти «её», сетует, до чего же Гарри похож на отца, найдя в доме Блэка фотографию Лили и Гарри, он отрывает Гарри; наконец, вот одна из ключевых сцен, сцена с Ланью (с. 582англ. изд.):
“But this is touching Severus”, said Dumbledore seriously. «Have you grown to care for the boy after all?»
«For him?» shouted Snape «Expecto Patronum!»
From the tip of his wand, burst the silver doe: she landed on the office floor, bounded once across the office, and soared out of the window. Dumbledore watched her fly away, and as her silvery glow faded he turned back to Snape , and his eyes were full of tears.
«After all this time?»
«Always,» saidSnape.
Слезы Дамблдора более чем красноречивы: ему неведомы такие чувства, как бы там ни шутила Роулинг с нью-йоркской гопотой. Снейп действительно трудился половину жизни, защищая этого ребенка, которого совсем не любил. Это какой-то очень кьеркегоровский момент, жуткий, настоящая темная ночь души.
Вот почему Роулинг так настойчиво подчеркивает, что он не герой, а интерес к нему вещь настораживающая. Если бы Снейп не любил Лили, добро его бы совсем не интересовало. Так как же возможно доброе деяние, настоящее самопожертвование, признанное и прославленное в Эпилоге, без любви, без внутренней расположенности к добру? Это самый главный вопрос. Предлагаем два варианта ответа.
Вариант Элоизы
В своей книге об Элоизе и Абеляре Этьен Жильсон рассказывает о серьезной исторической загадке — загадке Элоизы. Перед историками есть два очень разных источника сведений об Элоизе: ее письма из монастыря сразу после расставания и письма Элоизы-настоятельницы. В первой группе писем перед читателем очень страстная женщина, пылко любящая Абеляра и честно признающаяся ему, что Бог для нее на втором месте после него и в монастыре она живет только потому, что этого захотел он. Другая же группа писем, она есть в патрологии Миня, представляет собой обмен совершенно бесстрастными вопросами и ответами: «Дорогой брат, в таком-то стихе такого то Павлова послания сказано то-то. Как это понимать?» — «Так-то.» — «Спасибо.» Либо одна из переписок и одна из Элоиз поддельная (правда и из других источников известно, что Элоиза была хорошей настоятельницей), либо историк должен как-то объяснить такую перемену. Жильсон ее объясняет очень красиво. Элоиза всегда была необыкновенной женщиной, ее послушание Абеляру так же сильно, как после послушание Богу. Просто в отличие от многих она по настоящему умела отсекать свою волю в подчинении любимому, была настоящим аскетом в любви к мужчине и в любви к Богу (Жильсон говорит: это была настоящая француженка!), а если такой навык есть, поменять местами первое и второе места в иерархии пара пустяков.
Загадка Элоизы напоминает загадку Снейпа. Снейп — второй после Дамблдора, который любит благо до жестокости к любимым. Дамблдор ведь совсем не случайно холодно требует у него в замен «все» — это единственный способ спасти его, и тут Дамблдор все-таки Бог. А Снейп любит любимых до жестокости к остальным. Тут два варианта: аскет, призревший все остальное из верности страсти, и тем самым становящийся личностью, или же цельная личность, обаятельная своей цельностью и разноплановостью. Снейп, конечно, первое, слабая личность, спасающаяся эпатажем, маской и любовью. И еще раз: его отношение к Гарри —апофеоз двойственности, разрешающейся цельным поступком, героическим собиранием воедино — спасением и обретением себя.
Вариант Беатриче
Есть, однако, и другой вариант. Один из «Инклингов», Чарльз Уильямс, — мистик, поэт, розенкрейцер, автор книги «Образ Беатриче», своеобразного теологического комментария к произведениям Данте, и очень известного в свое время курса лекций о Мильтоне, разрабатывает, прежде всего, на дантовском материале, так называемую «романтическую теологию» (романтическая не от слова романтизм а от слова романтическая, т.е. эротическая любовь). Вслед за Данте и, отчасти, Мильтоном Уильямс рассматривает опыт романтической любви как опыт мистический: для влюбленного объект его любви — это образ Бога, который, если он воспринят должным образом, приводит человека к Богу. Как история любви Данте и Беатриче стала символом пути человека к Богу, так история любви каждой пары может стать таким символом, если только оба будут готовы на этом пути потерять друг друга, потерять, чтобы обрести в новом качестве, умереть, чтобы возродиться.
Главная проблема тут, строго говоря, в том, что Снейп и Лили не пара, романтические отношения тут односторонни. Но ведь Данте и Беатриче «Новой жизни» и Петрарка с Лаурой тоже не очень пары. Снейп получает дружбу своей «донны», потом по своей вине теряет право на благосклонность, а потом теряет и саму донну. По Уильямсу, собственно, по Данте, все это — ступени на пути «романтического богопознания». Потеря возлюбленной, будь то эволюция влюбленности во что-то иное, превращение эроса в агапе, или же смерть, для влюбленного — это необходимый каждому верующему опыт Великой субботы, опыт веры, без которого невозможно Воскресение; Вознесение, без которого невозможна Пятидесятница. Разлучение с возлюбленной по Уильямсу очень напоминает «движение бесконечного самоотречения» по Кьеркегору, для которого это также необходимая ступень к обретению подлинной веры. Верное и жертвенное служение Снейпа памяти возлюбленной, его loyaltytolove, свидетельствует либо о его безумии, либо о духовной природе его служения. Он очевидно не безумен, хотя и, конечно, не чисто духовен. В широком смысле, верность, вплоть до самопожертвования тому, что вне себя, имеющая целью бескорыстное спасение другого формально родственно Кресту и имеет спасительную силу. Есть старый парадокс о неискреннем праведнике, который совершает все необходимое для спасение без любви, но специально, чтобы спастись — и спасается, потому что неотличим от искреннего праведника. Но Снейп, кроме того, еще и бескорыстен.
Между прочим, глаза Беатриче, глядя в которые Данте поднимается с неба на небо, и отраженным в которых видит Бога, эти глаза зеленого цвета.
Отношение Снейпа к Гарри по ходу развития сюжета имеет огромный смысл. Сначала в отношении к Гарри есть только верность данному Дамблдору обещанию и ненависть к тому, ради кого умерла Лили. Но со временем это все больше тот, ради кого, не любя его, Снейп рискует жизнью и, более того, пойманный на эту наживку, он защищает всех учеников Хогвартса. Для Снейпа это возможность свободно отнестись к свету, к добру, и тогда все с ним было бы понятно. Он, кажется, «исправляется»; вот он спрашивает у Дамблдора, когда тот просит его об убийстве и боится губить душу Малфоя: «А как же моя душа, моя?» Но полюбления Гарри и добра как такового все же не выходит. Роулинг недрожащей рукой выписывает линию недоброго жертвенного героя. Даже последняя сцена с взглядом в зеленые глаза, которую так хочется истолковать как преображение, при внимательном чтении имеет иное объяснение: Дамблдор поручает ему в самый последний момент сообщить Гарри о том, что последний Хоркрукс — это он, для чего Снейп и отдает свои воспоминания, в глаза же он смотрит не Гарри, а Лили.
В конце все той же главы Prince’sTaleСнейп запрещает портрету Финеаса Нигелла произносить слово «грязнокровка». Он запрещает из-за Лили и из-за того, что это он сам когда-то так обидел ее — но в конечном-то счете он просто запрещает произносить это слово. Этот эпизод — своего рода модель всей коллизии Снейпа: добро творится из личных и сильно искореженных соображений, но в итоге просто делается добро, подогретое раскаянием.
Что же такое Снейп? Он — образ нашей грешной, честно говоря, недоброй, но спасающейся через страдание души.